Эстетический код мастера

В конце прошлой недели выставочный центр «Галерея» удачно дал старт череде мероприятий, посвященных Дню города, торжественным открытием ретроспективной выставки работ художника Александра НАЗАРЕНКО из частного собрания Юрия Шпилева. Выставка получила название «ЭПОХА И СУДЬБА», поскольку творчество старейшего артемовского художника было неразрывно связано с историей нашего города, а на его картинах зримо дышит далекая и такая близкая многим славная советская эпоха 50-70-х годов. Сегодня имя Александра Лаврентьевича Назаренко стало понемногу забываться, хотя по ул. Интернациональной-116 до сих пор стоит выстроенный его собственными руками крепкий двухэтажный дом с мастерской, и в этом доме по-прежнему живет вдова художника Мария Ивановна Назаренко (она, кстати, присутствовала на открытии выставки). А главное, живы люди, которые дружили и работали вместе с Александром Назаренко. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию не публиковавшиеся ранее заметки одного из таких людей — всем известного мастера приморской акварели Владимира Ивановича ОЛЕЙНИКОВА, подготовленные к печати заведующим ВЦ «Галерея» Сергеем Славгородским.

Заручившись любовью немногих,

Отвечать перед ними тайком

В свете сумерек мягких и строгих

Над белеющим, чистым листом.

В. Олейников.

…Он стоял над отливающим белизной, ещё не тронутым рукой мастера чистым листом, и казалось, что его сосредоточенность сфокусирована на давно найденной, выверенной композиции. Осталось лишь исполнить задуманное. И заживёт лист своей историей, как фрагмент человеческой жизни, начавшейся с робости первых шагов, поисков и погружения в бесконечный творческий процесс.

Он долго не отрывал взгляд от листа, переворачивая в памяти страницы прожитых лет, дарящих каждому новому дню незаметные постижения мастерства. Мысли возвращались в далёкий 1952 год. Он становится участником крупнейшей художественной выставки в Москве «Художники России». Воспоминания высвечивали череду региональных и краевых выставок, имена своих первых учителей и однокурсников, шагнувших в мир мучительных поисков, красоты и раздумий.

Он вспоминал творческие дачи художников «Сенеж» и «Челюскинскую». Какая прекрасная академия изобразительных искусств для творческих людей огромной страны, где художник сполна отдаётся работе, где знакомство с известными мастерами, их наставления — чудо-школа для шагнувших в прекрасный нелёгкий мир искусств, в мир необозримой красоты, целительной и врачующей человеческие души. Воспоминания наполняли его тонкими чувствами, будоражили его память, переполняли его сознание и возвращали к морщинистым хребтам дальневосточных сопок и островершинным спящим вулканам, к гаваням, приютившим усталые корабли. Звучали мелодии речных перекатов, шелест рассыпавшейся волны, далёкие горизонты влекли к вечно уходящей линии далей, до которых человеку не дойти — лишь коснуться её остриём грифеля.

Дом творчества подмосковной «Челюхи». Там он увлёкся сложной и многотрудной техникой офорта, где каждый отпечатанный лист – это кусочек его сердца, чувств, которыми он живёт.

Вскоре он начинает работать уверенней, с особым вдохновением, словно набрёл на «свою жилу». Да, его знали коллеги как умелого графика, считая его не столь сильным в цвете, но его живопись опровергает подобное толкование. Он явил нам откровение, ясное понимание мира природы и человека.

Художник глубокого восприятия, он искал всё новые и новые мотивы и впечатления на дальневосточных окраинах нашей страны, в тихих бухтах, шумных портах, в далёких сёлах, к которым «только самолётом можно долететь».

Серо-сиреневые очертания гор открывали в нём жажду и стремление во что бы то ни стало дойти, прикоснуться к манящей яви. Горизонт диктовал удлиненно-горизонтальные форматы этюдов, небольших и лёгких картонов. Манящая звучащая даль магнетически действовала на художника, хотелось писать и писать, но устойчивая сила бытия отвоёвывала ей принадлежащее время и пространство, обрывая чувственный строй творческой линии. Скованный потребностью материальной, сущной необходимости, он зарабатывал на жизнь своими сильными и все умеющими руками. Писал транспаранты, лозунги, оформлял пионерские лагеря, интерьеры и экстерьеры общественных зданий. Всё это делал основательно, крепко, испытывая на себе губительную для любого творческого человека «оформительщину». Металлические звуки чеканки наполняли мастерскую художника. Стоял в ожидании мастера офортный станок, да лежащая стопка белых листов нет-нет да напоминала о пленэрных наработках художника: красоты удивительной Камчатки, Сахалина, рыбацкие посёлки, малодоступные метеостанции. Он был одним из первых «шикотанцев» среди художников России, но так и не был «вписан» в эту знаменитую творческую группу. Но осталось в выставочных каталогах его имя. Имя графика.

Кто знает, каких высот мог он достичь, каких успехов? Как-то не обратил Александр Лаврентьевич внимания на то, что есть среди коллег вроде малозаметный, скрытый до времени грешок — зависть, порождающая и другие человеческие грехи. Стараниями П.И. Медведева художника лишают членского билета Приморского СХ СССР, нанеся ему незаслуженную, не прощённую им обиду. Это было в 1958 году. Рана заживала долго. Он продолжал участвовать в художественных выставках. В 1967 году становится кандидатом в члены СХ СССР, но так и не стал его членом. Ушли в прошлое поездки на этюды. Тяжесть несправедливости и обиды прописалась в его душе.

Говорили о суровости этого человека. Это правильно и неправильно. Правильно потому, что он был суров по отношению к самому себе. И неправильно, потому, что за суровостью его пейзажа, за некоторой жесткостью письма, определённой самой дальневосточной природой, исключающей европейскую сентиментальность и ухоженность, — душа лирика, душа ребёнка, полная любви и восторга перед зримым богатством дальневосточной природы. За внешней суровостью – обнажённые чувства и скрытая чувственность в её удивительном измерении.

Художники больше знали Назаренко как графика, считая его не столь сильным в цвете. Его живопись отвергает подобное толкование. Он открыл нам своё понимание и толкование мира природы. На фоне пренебрежения к пластическому языку, которое наблюдается сегодня в изобразительном искусстве, когда живописное произведение превращается в художественную акцию, творчество А. Назаренко возвращает нас к национальным традициям, давая повод задуматься о необходимой для художника культуре видения натуры. Гармония в малом — так, думается, можно охарактеризовать эстетическое кредо мастера. Всё писалось кистью художника, умеющего видеть, понимать, чувствовать.

Его реалистическое искусство — это не списывание видимого мира, не повторение его, а создание своего, как слияние жизни и творчества, как беспрерывная и подлинная жизнь в её извечном стремлении увидеть, познать, полюбить и творить. И помнить: уходя от природы, мы теряем гармонию форм, звуков, цвета и чувств. Теряем созерцательность и ненасытность. Теряем — обедняя себя.

Александр Лаврентьевич Назаренко — художник редкого трудолюбия, усердия и кропотливости, не терпящий сытости и лености отдельных коллег.

Мы знаем — художник продолжает жить в своём творчестве. Листы прекрасной графики, наполненные крепостью рисунка… Они множественны, в них добротное знание многосложного трудоёмкого материала.

Листы… Они ложатся один на другой, как день за днём в потоке нелёгкого творчества, они напоминают нам о замечательном художнике. О тех мгновениях жизни, оставленных мастерством и любовью. Глядя на его работы, невозможно не испытать перепев чувств, что испытал сполна сам художник. Нам остаётся быть благодарными автору замечательной графики, сохранить его труды, не растерять, не забыть. Сохранить для нас и для будущих поколений. Всё должно вернуться на круги своя.

Уже несколько десятков лет нет среди нас Александра Лаврентьевича Назаренко. Это физическая грань жизни. А душа его … Она в огромном мире природы, в мире высокого раздумья, она осталась в его работах, небольших по размерам, но волнующих, живых, несущих его понимание красоты и гармонии, его сердцебиение. В его работах полностью отсутствует салонность, но есть сердцебиение.

Одна за другой проходят перед нами работы, всё больше и шире раскрывающие главное в них – художника в его эмоциональном творческом мире. В мире лирической торжественности. Неброской, не напоказ — как-то камерно и возвышенно. О простом и вечном. С глубоким пониманием красоты. «Тогда только рождается искусство, когда оно земное», — так говорил Сарьян.

И слова эти вполне применимы к работам артемовского художника Александра Лаврентьевича Назаренко, которые сегодня вновь возвращаются к зрителям…

Владимир ОЛЕЙНИКОВ.