В далёкий край по приговору

До сих пор точно неизвестно, сколько советских людей было репрессировано во время сталинского правления. Современному поколению сегодня сложно понять, что когда-то за «неправильный» анекдот отправляли на каторгу, по выдуманным показаниям расстреливали, за то, что семья зажиточная или принадлежит к определённой национальности, отправляли в ссылку. У Петра Брониславовича Шучковского своя история унижения той властью его семьи.

ВРАГИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Его мама, Александра Ивановна, родилась в селе Александровка Пензенской губернии. Её отец был тружеником с золотыми руками и светлой головой. За это и приглянулся местному помещику. Когда отец женился, он помог ему создать хозяйство. Отец построил дом, сам собрал станок для очистки семян подсолнечника, и к нему съезжалась вся округа. Жили этим и своей землёй. После революции отец отказался вступать в колхоз, и одним росчерком пера в 1933 году семью лишили всего и отправили в спецпоселение Верхняя Манома Хабаровского края.

Его отец, Бронислав Иванович, жил в селе Козловка Амурской области. Туда родители перебрались ещё в начале прошлого века с западной Украины из-за нехватки земли. Семь семей переселенцев на новом месте завели крепкие хозяйства. Имели скот, землю, хозяйственный инвентарь. По достатку они были середняками, не имели батраков, и всё же это стало причиной в 1939 году назвать их кулаками и сослать туда же, в Верхнюю Маному.

И те и те добирались товарными поездами с такими же несчастными людьми. В дороге голодали и видели смерть. В пути погибло много стариков и детей. Их семьи горе потерь миновало.

ССЫЛЬНЫЙ ТУПИК

Спецпоселение состояло из 12-ти бараков, конюшни, конторы леспромхоза, спецкомендатуры отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД. Недалеко располагался кирпичный завод и склады. В двух бараках были устроены клуб и школа-четырёхлетка. Из вольнопоселенцев там были учителя, работники конторы, позже появились медики. Репрессированным запрещалось покидать посёлок без разрешения, только с пропуском от комендатуры и только в районный центр.

Ссыльные привлекались к работам на лесоповале, раскрыжовке, сплаве и кирпичном заводике. Все работы выполнялись вручную, грузы перевозились только на лошадях или по реке. Контролировали порядок в посёлке и дисциплину на работе комендант и солдаты.

— Хоть я и был тогда совсем мальцом, часто вспоминаю коменданта посёлка Грибова, — рассказывает Пётр Брониславович. — Под его началом было несколько соседних поселений. 

 Огромный дядька в синей военной форме с пистолетом на ремне в кожаной кобуре. Если требовалось копать картошку или ещё где-то не хватало рабочих рук, он собирал подростков и отправлял на работу. Не дай бог спрятаться или сбежать. Мама меня иногда пугала: «Если не будешь слушаться, я Грибова позову».

СЕМЬЯ

Родители Петра Брониславовича познакомились в начале сороковых годов там же, в Верхней Маноме. Мама тогда работала в торговой лавке, а папа валил лес в леспромхозе. Как бы ни было трудно, рано или поздно любовь и необходимость создания семьи возникали в любых условиях.

Родители стали жить вместе без регистрации и расписались только в 1944 году, после рождения первенца – Петра. Позже на свет появились братья Виктор и Николай, сестра Нелли. Со временем родители завели корову, свинью, кур, возделали огород со всеми необходимыми овощами.

— Сколько себя помню пацаном, было постоянное чувство голода, — рассказывает Пётр Брониславович. — Хотя и было хозяйство, жили скромно. Очень помогали тайга и соседняя река Манома. Брали оттуда на пропитание всё, что могли.

В 1949 году с Украины приехал большой этап депортированных переселенцев. С собой у них почти ничего не было, они голодали. Их также расселили по баракам.

— Одна украинская бабушка иногда приходила к моей бабушке за едой, — вспоминает Пётр Брониславович. — Бабушка давала ей картошки, наливала молока. Помогали и другие люди, уже обжившиеся в посёлке. Помню, когда  поля уже были убраны, украинцы выходили и перекапывали землю, чтобы найти оставшуюся картошку или морковь. Это уже не запрещали, так как к тому времени режим поселения заметно ослаб. Люди выживали, потому что с детства привыкли работать, находили светлые стороны в случившемся и стремились жить ради своих детей. Помогали друг другу, сообща строили дома, играли свадьбы. Родители говорили, что жить было тяжело и голодно, но при мне не ругали Сталина. Единственное, что мне не раз повторяла мама: «Не вздумай где-нибудь что-то сказать плохое о Сталине. Если узнают, то отца сошлют в Магадан».

О смерти вождя Пётр узнал, учась в 1-м классе.

— Нас построили на линейку, и мы долго ждали и думали, для чего нас собрали, — говорит Пётр Брониславович. — После вышла директор школы, вся заплаканная, и сказала, что умер Сталин. Для нас, детей, это ничего не значило, но в этот день в посёлке была тишина. Взрослые тихо переговаривались, мои родители думали, что и как будет дальше.

ВЫ СВОБОДНЫ

После смерти Сталина в посёлке всё резко изменилось в лучшую сторону. Построили клуб, десятилетнюю школу, начали возводить двухквартирные дома. В одном из них семья получила квартиру. Репрессированным можно было уезжать в места прежнего проживания. Многие остались, так как ехать было некуда, и годами жизни они были связаны с посёлком. Остались на месте бывшего спецпоселения и Шучковские.

— Жить стало свободнее и легче, — вспоминает Пётр Брониславович. — Каждый день был полон надежд, и происходящее вокруг казалось предвестником хороших изменений. И они происходили.

Окончив в посёлке школу, а затем Хабаровский автодорожный институт, Пётр Брониславович до пенсии работал инженером в автобазе в объединённом авиаотряде в Николаевске-на-Амуре и уже десять лет живёт в Артёме. Живы его братья и сестра.

Мама умерла в 1963 году от туберкулёза. Её семью реабилитировали в 1993 году. Отец ушёл из жизни в 1981 году, не дожив до реабилитации 16 лет. Вроде бы справедливость восторжествовала и им вернули честное имя, которое никто из них не терял. А ведь всё могло быть по-другому, если бы «власть народа» кровавыми законами не вмешалась в их жизнь. Лучше или ещё хуже, останется вечным вопросом, и ответ на него никто и никогда не узнает.