Память, обжигающая сердце

27 января отмечается Международный день памяти жертв Холокоста. Эта дата  имеет символическое значение. Она приурочена ко дню освобождения узников нацистского концлагеря в Освенциме советскими войсками 27 января 1945 года. В современном мире слово «холокост» используется в контексте жестокой политики нацистов, направленной на уничтожение еврейского народа. Но не только евреи стали жертвами концентрационных лагерей.

Роза Стёпина с двумя младшими братьями и родителями жила на станции Змеёвка Орловской области. Папа, Иван Яковлевич, был коммунистом, начальником высокого звена, руководил «Заготзерном» Орловской области. Мама, Вера Ивановна, — партийная и глубоко идейная женщина, заведовала партийной библиотекой. У них была няня, свой домик с садом и огородом, рядом лес и речка. Детство у большинства ребят одинаковое. С годами остаются самые светлые воспоминания о том, как шалили и радовались всему новому.

ЧЁРНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Детство у Розы закончилось в шесть лет, когда началась Великая Отечественная война. Ещё до её начала папа говорил, что она неизбежна, но каждый взрослый хранил капельку надежды, что этого не случится. Но что могла понимать и чему тревожиться шестилетняя девчушка, когда рядом вся семья и всё хорошо?!

В то воскресное летнее утро мама с бабушкой и младшим братом уехали в Орёл на базар, а папа взял Розу, и они пошли проверять военизированные посты, охранявшие огромную территорию областного зернохранилища. Папа разговаривал с охранниками, а Роза смотрела на пасущихся коров, как в голубом небе звенит жаворонок и расплывается солнце. Вдруг послышались звуки моторов и показались самолёты. Папа сказал, что это немецкие самолёты, схватил Розу, и они поспешили домой.

С разных сторон стали слышаться взрывы, загорелись элеваторы, склады, один снаряд разорвался недалеко от них. Розу отбросило и оглушило, папы рядом не было. Когда девочка очнулась, то увидела, что вокруг суетятся взрослые с носилками, и услышала папин крик: «Дайте йоду, дайте мне йоду». После бомбёжки раненых и убитых перенесли в актовый зал клуба зернохранилища. Мама прибежала вся в слезах, прижала Розу к себе, плакала, а после сказала, что папа в госпитале, ранен в ключицу, и он приказал срочно уезжать подальше на восток, к родственникам в глухую деревню Благодухово, так как немцы уже на подходе к их станции.

На следующий день на телеге семья отправилась в путь. Ехали два дня. Родственники приняли и определили на постой.

Через месяц на деревенской дороге появились машины с немецкими солдатами. Спустя три дня вдоль главной улицы появились виселицы. Немцы казнили коммунистов и прочих врагов рейха. Снимать и хоронить трупы было запрещено, вплоть до расстрела на месте. По улицам уже ходили полицейские, назначенные из русских, наводя в деревне страх и новый порядок.

ГРОДНЕНСКИЙ ПЕРЕВАЛ

Роза помнит эту дату. 18 октября 1941 года в дом, где они жили, вошли полицейский и двое солдат. Матери было приказано срочно собираться, потеплей одеть детей, взять с собой еды. Каково ей было, когда одно дитя — сосунок, другим шесть и три года? Ночью, в дождь и холод обоз двинулся на станцию, что в двадцати километрах от деревни. По дороге их лошадь запуталась в упавших со столбом телеграфных проводах, провалилась в бомбовую воронку и сломала ногу. Немец застрелил её. Кое-как добрались на другой повозке до станции, где уже собралось много подвод с такими же несчастными людьми. Всех погрузили в товарные вагоны, и эшелон тронулся. Куда они ехали, никто не знал. В вагонах стояли «буржуйки», были дрова, люди ели свои запасы, согревались тем, что взяли с собой.

Так они оказались в белорусском городе Гродно, где располагался карантинный лагерь. Детей старше десяти лет отправили в Германию, взрослых людей и младших детей оставили на карантин. Всех помыли, остригли наголо, обработали одежду. Там не было строгого отношения к заключённым, хотя лучше было на глаза охране или начальству не попадаться. Через дырку в ограждении детвора тайком бегала по городу в поисках еды, попрошайничала. Местные жители помогали продуктами, лекарствами, одеждой.

ЛИТОВСКИЙ АД

Через две недели, сначала поездом, затем паромом через реку, после повозками их привезли в Латвию в переселенческий лагерь. Снова обработали, выдали арестантские серые в полоску пижамы и поездом привезли в концентрационный лагерь. Это стало началом кошмара.

Особенно было тяжело с 43-го года, когда Красная Армия пошла в наступление после победы под Сталинградом. Наказывали строго за любое нарушение. Провинившегося на глазах у всех расстреливали, стегали плетью до потери сознания. Кормили заключённых похлёбкой непонятного состава. Радостью были очистки от картофеля и капусты, которые тайком варили на «буржуйке». Праздником для детей было, когда что-нибудь съестное  перепадало от немецкого повара в дни нацистских праздников. Роза помнит, что когда женщин выводили работать на поля, они умудрялись ловить мышей, жарить их на соломе и приносить в лагерь. Чувство голода никогда не покидало ни детей, ни взрослых.

Все заключённые были заняты на работах. Взрослые копали окопы, строили оборонительные сооружения, дети ухаживали за больными в лагерных бараках и госпитале для раненых немецких солдат. На некоторых детях испытывали препараты, брали кровь, кого-то уводили, и их больше не видели. Дети умирали от болезней и голода.

Через дорогу от их лагеря располагался лагерь советских военнопленных. Каждый день там была слышна стрельба и было видно, как наши ещё более-менее здоровые арестанты относили к крематорию трупы умерших от болезней или расстрелянных заключённых.

Чем ближе советские войска подходили к границе, тем больше зверели фашисты. За короткий срок были уничтожены заключённые трёх бараков – пожилые, больные, истощённые люди. Оставались только детские бараки.

НА ФЕРМЕ

В 44-м году немцы поняли, что выгодней не уничтожать заключённых, а продавать их в батраки латвийским фермерам. Роза не знает, за сколько их продали, но в 45-м году с двумя другими семьями они оказались на ферме. Скорее всего, это был знак гуманизма со стороны латышей, таким образом спасших много русских семей.

Все работники жили в богадельне вместе со стариками и старухами. Каждой семье полагалась одна кровать. Дети спали на ней, а мама ложилась на пол. Взрослые работали в поле, дети пасли скот, ухаживали за птицей, чистили хлев, носили дрова и воду, убирались, выполняли различные поручения. Отношение было терпимое, за всё получали тарелку супа и были рады этому. Подкармливали и помогали с одеждой соседи фермера. Не такие богатые, как он, но от природы более душевные и жалостливые. Почти два года батрачила семья Розы в угодьях фермера. Как после оказалось, фашисты заминировали богадельню, но, отступая, не успели взорвать её вместе с постояльцами.

НЕЗНАКОМЫЙ ДЯДЯ

Все эти годы отец искал свою семью. Всю войну он занимался обеспечением фронта и тыла зерном. В 45-м на его запрос из Москвы сообщили, что его жена и дети погибли в концлагере. В середине 45-го маме удалось написать письмо на адрес дедушки в Орёл. К великому счастью, оно дошло, и папа узнал, что его семья жива. В январе 46-го года, после долгих проверок и согласований уже на уровне государственной власти, семья приехала в Орёл. На станции Верховье их встречал папа. Когда открылась дверь товарного вагона, мама спрыгнула первой, чтобы спустить на землю детей. Папа каким-то образом заметил её в толпе и побежал со всех ног. Он схватил её, обнял, прижал к себе и долго так держал. Они плакали, что-то говорили друг другу, но дети их не слышали. Роза стояла на земле и не узнавала папу. Её младшие братья молча смотрели, как чужой дядя схватил их маму. Они не знали своего отца.

КАСТРЮЛЯ БОРЩА

Детство у Розы закончилось, так и не начавшись. У неё нет светлых воспоминаний об этом куске жизни. Концлагерь аукался ещё и после войны. Было время, когда люди с клеймами «враг народа», «бывший в плену», «находился в концлагере», «вывезен на работу в Германию» были второго сорта. Приходилось доказывать, что жизненные обстоятельства сделали их такими, а они просто хотели жить.

Это был рассказ Розы Ивановны Ушаковой, известного в городе человека своим патриотизмом, активностью и чуткой добротой. Дальше был уже послевоенный отрезок её жизни, не менее сложный и, как оказалось, не закончившийся по сей день. Мы говорили о прошлом и настоящем, и что запомнилось мне ещё. «Что сейчас случилось с латышами, — сказала она. — Сколько их перестреляли и перевешали фашисты. Они приносили и перебрасывали еду через колючую проволоку. В них стреляли с вышек, а они всё равно приходили».

Я уходил от Розы Ивановны, и она предложила мне попить чаю. Я с благодарностью отказался. «Тогда, может быть, борща, — спросила она. — Я много наварила. Всем хватит». Я снова отказался. «Тогда пойду с борщом к соседке, — сказала Роза Ивановна. — Она болеет, и я ей иногда готовлю еду. Люди не должны голодать, это у меня осталось на всю жизнь».